Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Давно так сытно и вкусно, как в этот день, мы не обедали.
А вечером в зале школы состоялось торжественное собрание. Вступительное слово Муслима Алиева было коротким. После директора выступил Гюльмали Джуварлинский, который рассказал о том, как Ленин и большевики готовили Октябрьскую революцию.
Незаметно пролетел небольшой перерыв, и началось представление нашего драмкружка.
В пьесе «Права батрака» было занято шесть человек. Единственную женскую роль должен был исполнять я.
Речь шла о том, что сын батрака Мансур полюбил дочь Агалар-бека красавицу Симузар. Агалар-бек и его жена Лале, роль которой играл я, противятся браку дочери с Мансуром. Подговариваемые беком, староста села и управляющий бекским имением притесняют Мансура и его отца Тахмаза.
Бедняк Тахмаз не в силах бороться с теми, у кого в руках власть. Он уговаривает Мансура отказаться от своей любви, но Мансур непреклонен.
Несмотря на все трудности, которые встают на его пути, Мансур выходит победителем в этой борьбе…
Свою роль я вызубрил назубок, чего нельзя было сказать о других участниках спектакля. Поэтому было договорено, что наш руководитель Микаил Велиханлы будет подсказывать тем, кто не знает хорошо своей роли. Накануне праздника Микаил Велиханлы неожиданно заболел, поэтому мы попросили одного из наших сеидов, который был грамотнее других, взять на себя обязанности суфлера.
Занавес открылся, и все увидели на сцене Агалар-бека, который сердито расхаживал из угла в угол. Конечно же он забыл все слова от волнения и бросал быстрые взгляды в сторону нашего суфлера.
Наш сеид хоть и умел хорошо читать, но совсем не различал в тексте пьесы — что должны произносить актеры, а какие заметки имеют отношение только к режиссеру спектакля, поэтому он читал все подряд.
«Агалар-бек сердито расхаживает по сцене», — прочел он.
Агалар-бек продолжал сердито расхаживать по сцене, бросал красноречивые взгляды на бестолкового сеида. Но тот упорно твердил: «Агалар-бек сердито расхаживает по сцене».
Это продолжалось довольно долго, наконец парень, исполнявший роль Агалар-бека, разозлившись, топнул ногой и громко сказал:
— Слушай, хватит ему расхаживать по сцене! Пусть лучше скажет, чего он так расстроен!
Репетиции шли давно, поэтому многие присутствующие знали содержание пьесы. В зале стоял хохот. Актеры тоже еле сдерживались, чтобы не рассмеяться.
В одной из сцен комичная ситуация создалась у меня. Лале-ханум, жена Агалар-бека, вначале хотела по-хорошему уговорить Мансура отказаться от ее дочери. Но Мансур гордо отвечает ханум: «Лучше умереть, чем отказаться от Симузар. Я обязательно женюсь на ней!»
Разгневанная Лале-ханум бьет Мансура по голове. Оскорбленный батрак бросает шапку под ноги госпоже и уходит. Все шло хорошо, но только до того момента, как, размахнувшись, Лале-ханум ударила батрака по голове. Я так вошел в образ, что стукнул Ахмеда, исполнявшего эту роль, изо всей силы по голове. Он, охнув от боли, схватился за голову и во всеуслышание завопил:
— Эй, ты что, сошел с ума?! Бьешь совсем по-настоящему!
Чтобы хоть как-то выкрутиться, я быстро нашел ответ:
— Батрак должен знать свое место! Если будешь перечить хозяйке, будет еще хуже!
Ахмед зло посмотрел на меня и, сняв папаху, швырнул ее в суфлера со словами:
— Если вы лопнете от злости, я не откажусь от Симузар!
Но тут произошло непредвиденное. Папаха, брошенная в нашего суфлера, попала в керосиновую лампу, стоявшую около него. Лампа опрокинулась, керосин разлился, и язычки пламени побежали по сцене. Я еще думал, что можно спасти наш спектакль, и голосом Лале-ханум закричал:
— О люди! Враги наши подожгли наш дом! Несите воду! Несите воду!
Зрителей не пришлось просить дважды, они уже обо всем догадались. Весь зал принял участие в тушении пожара. Многие побежали за ведрами, принесли старые ковры и набросили на очаги огня. Водой залили всю сцену. Но все-таки некоторые костюмы обгорели, и на ковре, покрывавшем пол в бекском доме, остались большие черные пятна.
Спектакль так и не закончили. Когда волнение и возбуждение, вызванное пожаром, улеглось, Новруз Джуварлинский смеясь сказал:
— Что хорошего можно ждать от спектакля, где женскую роль исполняет Будаг, а суфлером пригласили сеида Али? Надо было с самого, начала вызвать пожарную команду! — А потом обратился к сеиду: — Слушай, Али, а как у вас, сеидов, отнесутся к тому, что ты играл на сцене?
Сеид не остался в долгу перед Новрузом:
— А может быть, я правильно все сделал, за что же меня должны осуждать мои братья?
Но тут вмешались музыканты, аккомпанировавшие в нужных местах. Один из них желчно спросил:
— Не понимаю, зачем было нас приглашать, если едва лишь мы начинали играть, как ваш руководитель тут же прерывал нас?!
Муслим Алиев, стоявший тут же, удивился:
— Как это — прерывал?
— Ну да, как только мы начинали играть, он стучал карандашом об пол и вынуждал нас остановиться!
Все повернулись к «суфлеру». Он тут же перешел к трудностям своего задания:
— Во-первых, вы все готовились целый месяц, а мне велели читать сразу же! И во-вторых, я не знал, что ваши музыканты такие тупые. У меня привычка, я всегда стучу карандашом, едва слышу музыку. Когда я стучал, я вовсе не думал прерывать их игру, — наоборот, только удивлялся тому, что они ни одной песни не доиграли до конца!
— Почему ты нас не предупредил, что, у тебя такая привычка? — возмутился Новруз.
— Как я могу в себе осуждать то, что заложено во мне по воле всемогущего аллаха? И не тебе, безбожнику, делать мне замечания! Неужели ты не боишься гнева аллаха?
— Хватит тебе надеяться на милосердие аллаха, сеид! Подумай лучше о той, чтобы вступить в комсомол! Когда ты возьмешься за ум, несчастный? С помощью своего предка ты далеко не уедешь!
Али смолчал. Мне показалось, что он все-таки побаивается и директора школы, и Новруза, и не всегда уповает на силы своего святого предка.
Если говорить откровенно, я все чаще задумывался над тем, отчего Новруз, все время наскакивающий на основы шариата и на святых мучеников, до сих пор не наказан за богохульство. Я был совершенно уверен, что за насмешки и надругательства над священными именами, которые мы беспрестанно слышали от него, он давно должен превратиться в камень или сгореть в аду. А он день ото дня становился все напористей и веселей. Мне все время хотелось его одернуть: «Поступил в школу, так учись, и нечего цепляться к другим! Можешь сам не верить, если не страшишься гнева
